Сценарист политического ток-шоу анонимно рассказала о пропаганде и цензуре на ТВ, как проходит идеальный выпуск, для чего нужны «поперечники» и почему любое ток-шоу — это спектакль.
Детская мечта
Моя мама работала на провинциальном канале, часто брала меня на
съемки, поэтому я с детства хотела попасть на телевидение. После журфака
пришлось год стажироваться «за еду и опыт» в онлайн-изданиях,
параллельно я рассылала резюме на разные телеканалы, но без опыта никто
не брал.
На телевидении действует негласное правило: попасть в саму сферу в
разы сложнее, чем перебраться с одного канала на другой. Нет опыта на ТВ
— можешь сколько угодно рассылать резюме, никто не отзовётся, есть опыт
— шансы на успех многократно возрастают. Однажды мне повезло — через
знакомых узнала о вакансии в новостях третьеразрядного канала, там
проработала год, потом наконец перешла на федеральное ТВ.
Сейчас я пишу сценарии для ток-шоу на крупном канале. Большинство
моих коллег по редакции переманили с аналогичных проектов других
каналов. Это целое искусство — переманивать ценные кадры у конкурентов.
Руководители проектов заманивают престижем, перспективами, более высокой
зарплатой… Коллектив у нас в целом дружный, но конкуренцию тоже никто
не отменял — над выпусками работают несколько бригад, и каждая
стремится, чтобы их эфир прошел круче, чем у других. Это напрямую влияет
на их ценность на рынке как профессионалов.
Стабильность
Условия работы хорошие — белая зарплата от 70 тысяч рублей и выше, в
зависимости от нагрузки. Некоторые сценаристы работают по пятидневке,
некоторые — неделя через неделю, а в свободное время подрабатывают для
других проектов.
Иногда можно писать из дома, например если работаешь с бригадой,
которая делает выпуск на понедельник. График плавающий, по принципу
«пока не будет готово». В основном я успеваю написать свой сценарий
(15-16 страниц) в обычный 8-9 часовой рабочий день, остальное время
редактирую. Одним словом — стабильность. И главное — нет такого ужасного
стресса, как в новостях.
На моей должности можно было бы спокойно работать годами, брать
кредиты, растить детей, если бы не одно «но» — телезритель в России
очень капризный, и проектов, которые живут дольше года, у нас крайне
мало, и за них держатся, как за дойную корову. Когда шоу закрывается,
сотрудников редакции сразу разбирают по другим проектам или продюсеры их
полным составом бросают на запуск нового шоу.
Спектакль
Работа над общественно-политическим шоу начинается с того, что
главный редактор придумывает и согласовывает с руководством канала темы
на неделю и распределяет их между бригадами. Шеф-редакторы продумывают
драматургию программы и отдают этот макет на разработку сценаристам, на
каждый выпуск в неделю — по одному сценаристу. Сценарий напоминает
мозаику из тем и месседжей, которую редакторы и ведущие собирают прямо в
эфире.
«Главная задача сценариста с шеф-редактором — угадать заранее, по
какому руслу потечет дискуссия и снабдить ведущих и главреда достаточным
количеством «дров», чтобы поддерживать огонь спора — это факты,
справки, инфографика, сюжеты, нарезки кадров.»
«Ток-шоу — это не журналистика, а скорее театр или шоу-биз. Не в том
смысле, что на сцене выступают актёры (хотя в переносном смысле это
так), просто на первом месте здесь — эмоции, развлечение, а
информирование, просвещение — где-то в самом конце списка.»
Бывает,
что гости приходят с заготовленными репликами и заранее сообщают
редакторам, что хотели бы в выпуске озвучить то-то и то-то, а редактор
уже по ходу решает, где уместнее всего будет смотреться месседж.
На журфаке нас учили такому предмету — основы журналистской этики,
так вот в реалиях российского телевидения большинство правил этого
«кодекса чести» невыполнимы или выполнимы лишь отчасти, по разным
причинам, не только политическим, но и чисто техническим.
Когда я работала в новостях, это противоречие било по моим
идеалистическим розовым очкам, но в итоге нашлось простое
объяснение-оправдание: то, чем я занимаюсь — это не журналистика, а
пропаганда, где работает совсем другая этика.
В ток-шоу все проще, потому что это спектакль, и если ты в сценарии
чересчур однобоко, не по-журналистски преподнес проблему (например, ввел
тезис «все без исключения коллекторы — это бывшие уголовники»), то это
даже приветствуется, потому что сразу накаляет градус спора, и
получается хорошее шоу.
Критерии качества
Первый критерий качества шоу — доля — сколько людей, смотрящих
телевизор в нашем таймслоте, предпочли именно наш продукт. Монополистом
на рынке телесоциологии в России является компания TNS Gallup, оттуда на
стол продюсеров и главредов каждый день приходят сводки, кто и что
смотрел за предыдущие сутки.
Кстати, у Первого есть своя служба измерения аудитории, так как руководство канала данным TNS не доверяет.
Доля просмотров определяется рандомными телефонными звонками по
справочнику, а также данными нескольких тысяч пиплметров, которые
точечно установлены по всей стране. Такая система оценки весьма
приблизительна, но ничего лучше пока не придумали. Хорошей считается
доля от 10% и выше, плохой — 5% и ниже. Если проект показывает плохую
долю в течение месяца, продюсеры его либо сворачивают, либо не
продлевают на следующий сезон.
Второй критерий качества шоу — баланс конструктива и «мяса». Если
спикеры успели вставить за выпуск пару умных мыслей, при этом обозвали
друг друга последними словами и чуть не подрались — значит, выпуск
прошёл идеально. Зрители его, скорее всего, посмотрят, канал заработает
на рекламе, и проект еще поживет.
Один мой друг-англофил как-то посмотрел мой выпуск, брезгливо
поморщился и сослался на аналогичное шоу на ВВС, где все чинно сидят и
внимательно друг друга слушают, а если и унижают, то делают это
по-английски изысканно. Ровно на следующий день у нас случился как раз
такой эфир — никто никого не перебивал, беседа прошла очень
интеллигентно, не хуже, чем в Лондоне. Это была катастрофа. Шоу никто не
смотрел, доли были низкие, и все ходили мрачнее тучи.
Провалы напрямую на зарплатах никак не отражаются, но ты понимаешь, что зря отпахал, а руководство делает выводы.
Целевая аудитория и цензура
Я долго старалась определить, какой продукт продаёт зрителю мой канал
и моё шоу, и пришла к выводу, что уж точно это не какая-то полезная
информация, и даже не чувство причастности к чему-то большому. Это
эмоции и упрощённая картина мира. Большинство наших зрителей — это
пожилые женщины, которым крайне некомфортно жить в сложном мире, где над
каждым вопросом приходится ломать голову.
На арене шоу всё предельно просто: есть левые и правые, есть наши и
не наши, и в конце первые обязательно должны победить вторых.
Терапевтический эффект от этой победы — лучше всякого валокардина.
Бабушка из Нижневартовска посмотрит, убедится, что на свете ещё есть
справедливость, что найдутся в Москве парни, которые и без нее надерут
зад фашистам, а она может расслабиться и пойти спокойно выгуливать
внуков в садик.
И с этим связан вопрос цензуры на российском ТВ. Оруэлл писал, что
главная проблема любого журналиста — интеллектуальная трусость.
Редакторы шоу боятся не того, что придет злой продюсер или куратор из
Кремля и надаёт им по шапке после того, как в эфир проскользнёт крамола.
Они боятся, что бабушка-зритель просто не будет их смотреть, а это уже —
непрофессионализм, такого редакторы себе позволить не могут. Это
понимает вся длинная цепочка людей от топ-менеджмента канала до
сценариста, и вот в результате этого коллективного «все всё понимают» и
рождается ребенок, которого мы называем российским телевидением. А так —
говори о чём хочешь, лишь бы нравилось бабушке.
В 2016 году в ток-шоу обсуждали историю с панамскими оффшорами.
Бросали, казалось бы, тень на репутацию руководства страны, в Советском
Союзе нас бы уже по лагерям увезли. А тут прокатило — потому что бабушке
совершенно плевать, кто такой виолончелист Ролдугин. Так что свобода
слова в стране есть, просто мы ею не пользуемся.
Эффект Кулешова
Профессионализм сотрудника ТВ измеряется тем, насколько хорошо он
умеет чувствовать ту параллельную реальность, которую создает. Самый
простой способ достичь успеха и не сойти с ума — это уверовать самому в
то, что пишешь и говоришь, благо фактов, на которые можно опереться,
предостаточно.
Мыслеряд примерно такой: «В Одессе людей сожгли? Сожгли. И в Хатыни
людей сожгли? Сожгли. Значит, нацизм поднимает голову? Значит,
поднимает. А ты, выходит, с ним борешься? Выходит, борюсь». Думать
как-то по-другому не рекомендуется — негативно сказывается на качестве
продукта, так что двоемыслие forever.
Есть такая штука — эффект Кулешова, когда два разных кадра,
сцепленные вместе, рождают некий третий смысл. На этом эффекте и
построено российское ТВ. Особенно редакторов в этом плане выручает
архив, где всегда можно найти кадры на все случаи жизни.
Если тебе надо показать, как кровавая киевская хунта расправляется с
инакомыслящими, ищешь в архиве кадры, как какой-то слесарь взламывает
замок и вставляешь в сюжет, сразу перед лицом Яроша — готово! Правосеки
ломятся в квартиру независимого пророссийского журналиста, караул!
Или, например, надо снять стендап из Припяти к годовщине Чернобыля.
Не ехать же ради одного кадра на Украину? Корреспондент выезжает в
подмосковный лесок, выбирает пейзаж помрачней и на его фоне
отчитывается. Как говорят старожилы, так в Подмосковье в своё время была
отснята вся Чечня.
Фишка в том, что мозг не успевает осознать, что его провели, потому
что поток кадров уносит внимание всё дальше и дальше, и через какое-то
время ты уже перестаёшь следить и напрягаться и покорно принимаешь всё,
что дают.
Поначалу, когда начинаешь создавать эту реальность, очень режет глаз
то, какое все вокруг ненастоящее. Ненастоящие выборы, ненастоящие
политики, ненастоящие стратегии, даже зачастую враги ненастоящие. Одна
большая потемкинская деревня.
Поперечники
На российском ТВ есть с десяток человек, которые представляют точку
зрения, отличную от основного курса партии. Их называют «поперечники»,
«не наши» или «они» (в противоположность замятинскому «мы»), и эти люди —
на вес золота.
«Их» работа — быть мальчиками для битья, они с ней прекрасно
справляются и получают неплохие гонорары от продюсеров. Они приходят в
кадр, делают лицо позлее и, брызжа слюной, начинают кричать, как они
ненавидят русских оккупантов на Донбассе, требуют отдать Крым, Сахалин и
Курилы и покаяться за кровавый сталинский террор, обзывают оппонентов
«ватниками» и «колорадами». За это их коллективно бьют и унижают, потом
режиссер кричит «Снято!», и они со смешком «Ну как я сыграл?» жмут
коллегам и оппонентам руки и идут в столовку, а потом — на следующий
эфир. Это не плохо — просто таковы правила игры, в которой проигрывает
тот, кто все воспринимает всерьез.
Есть и много таких людей, кого никогда не позовут на ток-шоу. И это
не какие-то болотные оппозиционеры, призывающие к штурму Кремля. Это
просто тотально адекватные люди с железной логикой, которые парой фраз
припечатывают оппонента к полу, да так, что любой спор дальше теряет
всякий смысл. Таких людей в эфир звать опасаются, потому что их сложно
контролировать, и они со своим авторитетом могут оказаться над
спектаклем и сорвать все маски, а это никому не нужно.
Во всём должен быть конфликт
Мой личный вклад в улучшение качества нашего шоу — в том, чтобы в
моих сценариях такие слова, как «фашист», «кощунство», «святотатство»,
«предатель», попадались хотя бы не на каждой странице. Увы, это
невероятно трудно, потому что кроме меня над сценарием работает еще куча
людей, и «все всё понимают». Главный закон драматургии — во всём должен
быть конфликт — диктует, что накал обязан ощущаться постоянно, с первой
до последней минуты шоу, и нет проще способа разъярить человека, чем
обозвать его.
Каковы перспективы моей работы? Жизнь телевизионщика проходит от
одного проекта до другого, и должность на каждом проекте напрямую
зависит от опыта и объёма ответственности, которую ты готов на себя
взвалить. Сценарист может стать шефом, шеф — главредом, тот —
продюсером канала, ведущим или открыть свой собственный продакшн. Или
возглавить какое-нибудь крупное агентство, или уйти на почётную пенсию в
какой-нибудь из департаментов российской нефтянки. У всех жизнь
складывается по-разному.
Лично я мечтаю писать сценарии фильмов и сериалов и добиться успехов в
этом мастерстве. Скорее всего, смотреть их будет та же бабушка из
Нижневартовска, но если какой-нибудь студент скачает их в торренте, я
уже буду счастлива.